и начну с фика, про существование которого я едва не забыла вообще
это одинокий фичок по масс эффекту.
который планировался ОХРЕНЕТЬ ЗДОРОВЕННЫМ МИДИ С СЮЖЕТОМ В ТРЕХ ЧАСТЯХ
но в итоге от него осталась ровно та часть, которую я написала первой. ну, так получилось, судьба, звезды, ю ноу, все дела.
Название: Предатель
Автор: the absurd.
Бета: добрая девочка, morogenoe_iz_sireni и нои-альбинои
Размер: 2230 слов
Пейринг/Персонажи: Сидонис, ОМП из "Синих Светил"
Рейтинг: я пыталась выдать это за NC-21
Категория: джен
Жанр: ангст
Краткое содержание: Сидонис предал Гарруса и обрек весь его отряд на верную гибель, но у каждого предательства есть своя история
Примечание: пытки
Дисклеймер: нет, Сидонис - вообще не мой парень. все на совести Биовейр.
читать дальшеЛантару Сидонису нравится проверять и чистить оружие между вылазками: дает время отдохнуть и подумать. Вспомнить свою жизнь, разделенную на «до» и «после» вступлением в отряд Архангела.
Если бы не Гаррус, он бы так и спускал последние деньги в «Загробной жизни», заливая дешевым пойлом смерть брата. Брат погиб глупо: попал под перестрелку во время рядовой разборки «Кровавой стаи» и «Синих светил». Сидонис до сих пор во всех подробностях помнит, как пришло письмо с Омеги от друга брата, как он, озверев, сорвался с Палавена, как жаждал мести…
Каждый раз, когда Сидонис вспоминает об этом, он чувствует, как руки рефлекторно сильнее сжимают приклад «Богомола».
Его брат был хорошим парнем. А он мало того, что не смог отомстить, так еще и чуть не опозорил его память, когда поддался своему горю. Здесь, на Омеге, вообще очень легко сорваться: вокруг слишком много хаоса, отчаяния и смертей. И посреди всего этого бардака возвышается проклятая «столица Омеги» — «Загробная жизнь» со своими обманчиво теплыми огнями, музыкой, достаточно громкой для того, чтобы заглушить перестрелки и вопли за пределами здания, дешевым и ядреным алкоголем и танцовщицами, за пару десятков кредитов готовыми сделать что угодно. Отличное место для того, чтобы закончить свою жизнь максимально позорно.
Лантар метался между огнями клуба и глухими, обветшалыми переулками Омеги два месяца, то предпринимая отчаянные попытки найти убийц брата, то снова и снова возвращаясь в проклятый храм Арии. А потом появился Гаррус и спас его задницу в очередной пьяной драке. Сидонис помнил, как потом, уже в какой-то норе, в которой он тогда жил, он зачем-то выложил ему всю историю с братом. Помнил, как тот предложил присоединиться к нему — их тогда было всего четверо, — и как дал Сидонису сделать хоть что-то. Отомстить за брата. Помочь тем, кто еще жив.
Конечно, вступление в отряд Гарруса нисколько не облегчило жизнь Сидониса: каждая уважающаяся себя банда уже назначила за их головы впечатляющую награду. Теперь им приходится постоянно переезжать, и всегда в какие-то забытые Духами дыры, наподобие той, в которой он живет сейчас. Лантар отрывается от чистки прицела винтовки и окидывает взглядом свое убежище: узкий коридор и одна маленькая комната, из мебели — только стул, стол и матрас на полу вместо кровати, на котором лежит сейчас верхняя часть брони. Тоскливое зрелище.
Из коридора доносится характерное металлическое шипение. Сидонис настораживается: Сенсат должен был прийти позже…
И, на всякий случай захватив лежащий рядом «Фестон», выходит в коридор.
Их трое: кроган, батарианец и человек, все в форме «Синих светил». Сидонис не успевает даже просто направить на них оружие, как кроган, быстро сокративший расстояние между ними, с размаху бьет его в грудь. «Но, Духи, как?» — Сидонис ударяется спиной о косяк, рефлекторно сгибается, пытаясь протолкнуть в легкие воздух, и слышит, как «Фестон» с глухим стуком падает на пол. Вот это уже очень плохо, думает он.
— Где? — рычит батарианец, явный лидер этой шайки, несколькими шагами пересекая крохотный коридор. — Где ваша база? Где остальные? Где этот выродок Архангел? — его голос звучит уже у Сидониса над ухом.
— Пошел ты, — хрипит он сквозь клыки, и, резко разогнувшись, бьет батарианца кулаком в шею. Тот отшатывается, и Сидонис даже успевает подобрать винтовку: «Духи, мне нужна всего лишь пара секунд».
Кроган бьет его в плечо, и очередь выстрелов сбивается: вскользь проходится по щитам батарианца и, кажется, цепляет человека, но Сидонис этого уже не видит — следующий удар крогана приходится на лицо. Перед глазами темнеет. Сквозь звон в ушах Сидонис слышит голоса наемников: человек визгливо что-то объясняет батарианцу, на что тот отвечает недовольным рычанием. Через пару секунд Сидонис уже может различить слова:
— …турианский ублюдок нужен живым! Кард, подержи его! — говорит он, вероятно, крогану. — Алан, следи за дверью!
— Блядь, Рашт, ты не видишь, что он меня подстрелил? Мне, мать твою, нужен панацелин! — Сидонис фокусирует взгляд на человеке и видит, что тот зажимает плечо. По синей броне стекает тонкий ручеек крови, и он не может сдержать довольную усмешку.
— Заткнись и иди к двери! — батарианца буквально распирает от ярости. Сидонис пытается провернуть тот же маневр, что и в первый раз, надеясь, что сможет на пару секунд вывести из строя лидера, и тогда удастся хотя бы свалить отсюда — раненный человек в коридоре уж точно не был бы проблемой. Проблемой оказывается кроган: быстрым и метким ударом он возвращает Сидониса обратно к стене, после чего хватает за плечо и тащит в комнату, где подбивает под ноги стул так, чтобы у меня него было другого выхода, кроме как сесть. Этот парень явно профессионал — все происходит быстрее, чем Лантар успевает это осознать. Кард заводит его руки за спинку стула и замирает; батарианец в это время осматривает комнату. Обнажив в ухмылке желтые, неровные клыки, наемник берет со стола клещи. Эта штука очень популярна на Омеге: используется и для ремонта летунов, и для починки оружия или брони и, конечно, для пыток. Сидонис крепче сжимает зубы, чувствуя во рту горьковатый привкус крови. Лантар никогда не был особенно религиозным, но сейчас он молится.
«Духи, если вы есть. Помогите мне. Пожалуйста».
— Если «Синие светила» хотят что-то узнать — они это узнают, — батарианец наклоняется к Лантару, и тот видит горящее во всех четырех глазах предвкушение. Тот, кого человек называл Раштом, откровенно рад, что Сидонис ничего не сказал. «Гребанный садист». — Запомни это, урод, — выдыхает Лантару в лицо. Сидонис отворачивается, и батарианец бьет его в висок. А после этого начинает примеряться клещами к одной из пластин на груди Лантара.
Сидонис носит броню девяносто пять процентов времени всей своей жизни, исключая сон, и подтверждает собой многочисленные шутки о том, что турианцы рождаются в броне и с винтовкой. Почему «Светила» должны были появиться именно в тот самый момент, когда его броня, аккуратно разобранная, лежит на расстоянии проклятого метра?
Холод от прикосновения металла особенно чувствуется теми участками кожи, которые не покрыты пластинами. Главное — не сломаться. И не кричать. Батарианец не спешит: выбирает пластину, прикладывает клещи то слева, то справа. «Любимым делом занимается, сученыш». В комнате воцаряется тишина — затишье перед бурей, — и сейчас Сидонис отчетливо слышит и ворчливую ругань человека, и хриплое дыхание крогана. Каждое слово, каждый гребанный вдох в радиусе нескольких метров. Откуда-то с улицы доносится пронзительный женский крик. Лантар думает о том, что здесь, на Омеге, постоянно кто-то кричит, но абсолютное большинство обитателей привыкли не замечать этого. Как и он сам.
Рашт наконец отрывается от изучения пластин экзоскелета Лантара и пристально смотрит ему в глаза:
— Ну что, все еще не хочешь сказать мне, где Архангел?
Сидонис молчит. Всем присутствующим в этой комнате ясно, что этим вопросом он только растягивает свое удовольствие. Лантар просит Духов, чтобы Сенсат пришел прямо сейчас. Он ведь должен был.
На самом деле ему чертовски страшно. Лантар часто рисковал своей жизнью: и на различных миссиях, на которые меня отправляли, пока он служил в Имперской армии, и здесь, на вылазках отряда Архангела. Но только теперь Сидонис понимает, каково это: чувствовать, как под пластинами расползается липкий, парализующий страх. Если бы у него был выбор, Лантар предпочел бы погибнуть в перестрелке с этими же наемниками: в хорошем бою просто нет времени на то, чтобы испугаться.
Батарианец хватает клещами пластину и резко дергает на себя.
В первый момент Сидонис даже не чувствует боли: просто темная пелена застилает глаза. А через секунду он закрывает их и дальше уже просто старается не закричать, но сквозь намертво сжатые зубы все равно рвутся сдавленный хрип и клекот. Лантар чувствует, как по груди вниз стекает теплый поток крови — он огибает другие пластины и расширяется, окрашивает тело в синий цвет. Сидонис старается не дышать: даже малейшее движение, кажется, расширяет рваную рану под ключицей и вызывает новую волну боли, распространяющуюся по телу. Когда Лантар находит в себе силы открыть глаза, он видит окровавленную пластину, с которой тонкими, рваными клочьями свисает кожа. Весь остальной мир сливается в причудливый калейдоскоп разноцветных пятен. Яркое синее пятно — должно быть, батарианец, — смеется. У него отвратительный смех.
— Ну что? — уже знакомый рычащий голос. — Все еще намерен геройствовать? — в его словах Сидонис слышит: «Не смей ничего говорить, я хочу вырвать у тебя еще пару пластин». Судя по тому, что Лантара снова обдает волной отвратительной вони, Рашт наклоняется к нему, видимо, пытаясь рассмотреть на лице признаки адской боли. Плохая идея: Сидонис пытается усмехнуться, но у него получается лишь нервно дернуть мандибулами, и тогда он плюет в батарианца, надеясь вслепую попасть в лицо — мир перед глазами все еще расплывается.
— Блядский выродок! — и попадает, судя по тому, что в следующий момент Сидонис получает очередной удар в лицо. Кроган сильнее сводит его онемевшие руки за спинкой стула, вынуждая Лантара выгнуться, и из раны на груди хлещет новый поток крови. Турианцы анатомически не приспособлены к таким акробатическим номерам — ко всему остальному теперь прибавляется еще и тупая, ноющая боль в плечевых суставах.
Туман перед глазами рассеивается, и Сидонис видит, как батарианец отбрасывает оторванную пластину куда-то в сторону, и та бесшумно падает на пол. Лантар проводит взглядом кусок собственной плоти. Он знает, что будет дальше. Рашт начинает выбирать следующую пластину.
Сидонис сосредотачивается на собственном дыхании — он уже почти привык к равномерным, пульсирующим вспышкам боли в районе ключиц — но не может не замечать перекошенное злобой лицо батарианца. На щеке и висках последнего поблескивают синие капли крови, приглушенно поблескивающие в тусклом свете ламп. Лантар старается концентрироваться на них — на чем угодно, только бы не думать о том, что сейчас все повторится, что снова будут боль и теплая-теплая кровь…
В этот раз батарианец не медлит — слишком разозлился — хватает клещами одну из пластин на груди и резким движением вырывает ее. Сидонис запрокидывает голову и чуть не захлебывается собственной кровью. Кашель смешивается с хрипом, он хочет согнуться, откашляться, но кроган крепко удерживает Лантара на месте. Сидонис чувствует вкус крови во рту, знает, что она льется из ран, и ему кажется, что все его тело уже укрыто сапфировой пеленой.
Наконец ему удается сделать полноценный вдох. Сидонис поднимает взгляд на довольно ухмыляющегося батарианца, как раз отошедшего на пару шагов, чтобы не перепачкаться в крови еще больше.
— Это все? — Лантар не узнает собственный голос.
Ответ — новый удар. Батарианцу это не надоедает: «Синие светила» любят набирать всяких садистов. Но сейчас его явно злит реакция Сидониса — он-то привык к крикам и мольбам о пощаде. Это, конечно, не предвещает ничего хорошего для Лантара, но вместе с тем вызывает какое-то странное злорадное удовлетворение. Размахнувшись, Рашт наотмашь бьет его клещами по плечевому суставу — пластины выдерживают, но Сидонису от этого не легче.
— Шипастый ублюдок, — батарианец хватает его за нижнюю челюсть и подносит клещи к правой мандибуле.
Как ни странно, Сидонис только сейчас думает, что дела его становятся совсем плохи.
На самом деле, в глубине души этого боится каждый турианец: в их обществе угроза вырвать кому-то мандибулы считается одной из самых серьезных. На то есть причины: когда-то в Иерархии предателям публично вырывали мандибулы. Сейчас такое встречается крайне редко, в основном при линчевании, но считается, что турианец без мандибул — уже не турианец. Сидонис видел одного такого, когда был еще ребенком: тот шел по улице и почти все, завидев его изуродованное, разворочанное лицо, замолкали и обходили его стороной. Лантар вспоминает, что тогда еще спрашивал у матери, кто этот парень и почему у него нет мандибул, но она лишь взяла его за руку и ускорила шаг.
«Духи, мама, я надеюсь, ты никогда не узнаешь, во что я ввязался и чем это сейчас обернулось».
Время замирает. Сидонис чувствует себя парализованным — даже раны, кажется, утихают. Он чувствует укол боли, едва только батарианец пытается оттянуть мандибулу в сторону. Лантар не знает, реальная это боль или же ему просто настолько страшно, но когда лидер «Светил» снова пытается хотя бы оттянуть ее, Лантар как никогда хочет, чтобы что-нибудь произошло. Неважно, что: пусть здесь появится Сенсат или хоть кто-нибудь из отряда, гребанная армия гетов или даже мифические Жнецы, о которых рассказывал ему Гаррус. Сидонис закрывает глаза и мечтает о том, чтобы вся эта часть Омеги взорвалась к чертовой матери прямо сейчас. Рашт, ругаясь, перехватывает мандибулу посередине — Лантар вздрагивает от каждого нового прикосновения металла — и снова тянет. Клещи соскальзывают. Батарианцу неудобно. Он злится. Сидонис отстраненно думает о том, что сейчас, должно быть, самое время рассыпаться в извинениях за собственную анатомию. Рашт тянет сильнее, Лантар судорожно выдыхает и слышит треск. На мгновение он чувствует каждую клетку своего тела, почти видит, как пульсируют болью дыры на коже, как утихший поток крови тонким ручьем стекает по телу, становясь частью липкой лужи у его ног. Звуки окружающего мира попросту исчезают — ни криков, ни выстрелов, ни ругани человека, ни хриплого дыхания крогана, только тихий-тихий треск и шорох от соприкосновения клещей с плотью.
Когда Рашту надоедает возиться с клещами, он просто отбрасывает инструмент куда-то в сторону — Сидонис едва не глохнет от звона — и хватает мандибулу руками.
Прежде, чем он успевает что-нибудь сделать, Лантар слышит свой собственный голос:
— Стой! Я все расскажу.
«Я это сказал? Я правда это сказал?»
***
Через три дня Лантар Сидонис стоит в космопорте и нервно оглядывается по сторонам. Он внимательно изучает терминал, пытаясь понять, что там написано — перед глазами все расплывается. После того, как он поговорил с Гаррусом, назначив ему встречу, которая так и не состоялась, Сидониса отвели обратно в его жилище. Уходя, «Светила» оставили крогана присматривать за ним; оказалось, не только присматривать: Рашт решил, что вести трансляцию с места событий — крайне удачная идея. Больше получаса Сидонис был вынужден слушать звуки взрывов и выстрелов, крики умирающих друзей. Они стоят у него в ушах и теперь: каждый шорох, каждый писк терминала кажется очередным воплем боли и ужаса.
Лантар не может больше этого выносить. Он не хочет жить, но слишком боится умирать, и сейчас намерен сделать то, что обычно и делают в таких ситуациях: сбежать. Поэтому теперь Сидонис пытается сосредоточить взгляд на буквах виртуального экрана. Ближайший корабль отправляется на Цитадель, и его это вполне устраивает. Стараясь унять дрожь в руках, Лантар бронирует себе место на корабле и направляется в комнату, заменяющую на Омеге зал ожидания.
Сидонису предстоит сбежать от себя, а это значит, что ему предстоит бежать очень долго. Он должен подготовиться. Или хотя бы попытаться уснуть.